elena_mikhaylenko

Меня тут второкурсники спросили после вводной лекции по романтизму: а что, романтики с их максимализмом, вечной фрустрацией и любовью к красивым жестам сами не осознавали своей духовной незрелости, подросткового комплекса? Образованные же вроде люди были, хоть и молодые. Сошлись на том, что изнутри ситуации невозможно объективно оценить ее, а выйти из своей эпохи весьма затруднительно. И надо же мне было наткнуться чуть ли не в тот же день на "Дамское счастье" Золя.. А там:

Мысль сделаться его любовницей внушала ей ужас, тот безумный ужас, который охватывает женщину при приближении самца.

Обожемой. Вот от кого не ожидала. Повеяло Заратустрой (угу, женщина и плетка), Стринбергом с его антидамскими истериками, стадами фам фаталей из belle epoque. И ведь в отличие от романтиков вполне себе взрослые камрады. Но эти субтильные интеллектуалы с тросточками и аффектированные эмансипе, кажется, всерьез видели себя рычащими тарзанами, из которых брутальность так и прет, и демоническими женщинами. Вот где игры! Культура в отличие от человека, взрослеющего один раз и необратимо, может ходить кругами — от детства к зрелости и обратно. XIX век в этом смысле образцовый: после экзальтированной романтической юности он посмеялся над собой устами взрослых — Гофмана, Стендаля, Флобера, но к своему окончанию снова вернулся к демонстративным подростковым играм декаданса, как будто забыв, насколько смешна любая аффектация. Сплошное ИМХО, само собой.

Не все, оказывается.

Сартр и Хайдеггер подобны двум уходящим далеко ввысь пикам, между которыми бездна; один из этих пиков к тому же увенчан свастикой — что не вызывает у нас гневной отповеди главным образом потому, что Хайдеггер труден для восприятия и свастика скрыта от общественности высокими тучами.

О своих сложных чувствах к французским философам двадцатого века Виктор Олегович не устает напоминать чуть ли не в каждом романе. До сих пор он топтался в основном на чахлых трупиках постмодернистов (хотя я много романов пропустила), но предсказуемо добрался до экзистенциалистов, и не только французских. В общем понимаю его. Ну так вот. Увенчанный свастикой пик. Чего я не понимаю, так это почему он пик несмотря на свастику. Почему Эзру Паунда, Гамсуна и еще много кого выставили по той же причине из приличного общества, а Хайдеггера нет. Потому что в его опусы все равно никто не въезжает, как предположил Пелевин? Давайте не будем тут. Мне в самом деле непонятно, почему кому-то интересны мысли по поводу бытия от человека со свастикой в голове. Эти мухи не могут быть отдельно от котлет: такой баг в сознании не может не влиять на картину мира, и принимать содержимое такой головы всерьез — это что-то очень мутное. Впрочем, это заметили уже "максималисты" Адорно с Хабермасом, а теперь вот и Виктор Олегович в своей манере. Рада, что его тотальный глум оказался не настолько тотальным.

Объявлением на входной двери навеяно. Вот, скажем, выключают завтра в доме электричество на несколько часов, включая вечерние. И все так хитро устроено, что без электричества дом тут же становится бессмысленной коробкой. Ну то есть в шестнадцатиэтажной высотке останавливается лифт. Стада мамаш с колясками устраивают флэшмоб во дворе, остальные сосредоточенно ползут по склону Фудзи по лестнице. В кранах кончается вода, и не потому что ее выпил известно кто: просто насосы — ну надо же — электрические. Само собой, не работает канализация. Нельзя даже чаю с тоски замутить, потому что плиты электрические тоже. Из благ цивилизации остается только диван. Я это к чему. Допустим, завтра предупрежденная публика придумает, как провести эти часы с наименьшими потерями. А когда шарахнет без предупреждения и неизвестно насколько — как оно тогда будет? А по всему городу? А по стране? Не, ну представить-то можно, да и случалось уже. Город в принципе куда более уязвим по сравнению с деревней, как и Волга впадает в Каспийское море. Но неправильно это. А метаться поздно. Про руссоизм и толстовство я лучше книжки пока почитаю. Ох, пойду замутю чаю что-ли, пока лампочка горит. 

Я все не могу успокоиться. До меня медленно начинает доходить то, что до многих давно дошло и от чего особенно тошно и страшно. А именно: то, что происходит в мозгах русских (немецких, турецких и пр.) националистов — не результат оболваненности, ошибочного выбора из-за доверчивости и восприимчивости к пропаганде. Это вообще не результат выбора, а прущее изнутри животное, утробное чувство, а значит, истинное в их глазах: нутро же не обманешь. Поэтому — вот же в чем кошмар — ничего с ним не сделаешь. Не переубедишь никакими доводами, даже если ткнешь носом в дословные совпадения с логикой и риторикой нацизма. Тебе скажут, что немцы это совсем другое дело, они же были фашисты, а у нас за русских душа болит и мы в своем праве (смотри трогательный стишок с флажка на вчерашнем фото).

Так вот, по поводу русского националистического дискурса, общего поля понятий и ценностей, на котором находят друг друга братья по разуму. Для людей типа моей коллеги из вчерашнего поста само собой разумеется, что с русскими обошлись (кто? да неважно, подставляй любого) и обходятся несправедливо, и что пока кроткий русский народ терпит (угрожающим тоном), но скоро терпению конец. До сих пор дурею от прочитанного в сети после сбитого голландского боинга. А эти гейропейцы с самолета, вопрошает некое патриотическое существо, жалели русский народ? Нет, не жалели. Ну так туда им и дорога. В общем, "мышление устриц это какой-то мрак" (с).

Это было у Лотмана где-то. Вор вообще понимает, что воровать нехорошо. И чтобы сохранить гармонию со своим нутром, создает себе картину мира, в которой он — жертва. Идеальный индикатор — шансон, сентиментальный и слезливый. Лирический герой блатняка — сиротинушка, выросший без мамы, всеми брошенный и преданный. Мир несправедливо с ним обошелся, и теперь он имеет полное право мстить миру. Вуаля, индульгенция в кармане.

Умозрительно все это вроде ясно. Тот же механизм начал работать в Германии после поражения в Первой мировой, и Адольф Алоизич просто возглавил и озвучил то, что бродило в коллективном бессознательном и без него. Эта огромная энергия прорвалась бы наружу в любом случае. После Второй мировой средний верноподданный бюргер отмазывался тем, что его обманули и совратили (угу, жертва — см.выше). Может, он и сам в это поверил, но только потом, после всего. А в тридцатые он нутром чуял (нутро, как мы помним, не обманешь), что кроткий немецкий народ долго терпел и пора Германии встать с колен.

И вот оно повторяется прямо на глазах, с людьми, которых я знаю много лет. Они в здравом рассудке, имеют образование и знают историю двадцатого века, но связи не видят. Это и есть зомби апокалипсис, а не те детские страшилки, что снимают в Голливуде.

Несколько раз уже натыкалась в сети на диковатые с виду истории о том, как врачи разводят руками и направляют пациентов к бабкам. Вот одна такая из первых рук: соседку с болью в ноге (лето в неудачных босоножках) отправил туда хирург. Зная нашего общего хирурга — умного, опытного и ироничного старичка — могу предположить только одно. Не найдя физических причин для боли, он решил, что имеет дело с психосоматикой и предложил мнительной — по определению — женщине то, что ее точно "вылечит". К бабке мнительная женщина (математик со степенью) не пошла. Боль прошла через пару недель от мази, которую я привезла с Алтая и предложила ей попробовать. Я не специалист, но житейский опыт подсказывает, что мазей, от которых так быстро что-либо может пройти, не существует. Так что все-таки психосоматика и старый циник-хирург был прав? Может, и остальные сетевые истории тоже не про беспомощных врачей-недоучек, а про хитрых врачей-психологов.

Вот есть такие слова-индикаторы, которые сразу много говорят о человеке. Мое любимое — сей. Ну и, понятное дело, сего, сему и пр. Веет от них такой, знаете, изысканной декадентской сложностью. Откуда-то из belle epoque, как, наверное, кажется употребляющему. А на самом деле оттуда, где Поедемте в нумера и Дайте мне атмосферы. Старомодный шарм — штука хитрая и тонкая. То, что уместно в евангелиях и житиях, в современном тексте почти всегда — китч. Если автор не распознает его и использует всерьез, больше ничего об этом авторе знать и не надо.

Если бы не замечание одного из френдов о том, что вернулся настоящий Тарантино, пропустила бы фильму, как пропустила "Ублюдков" и "Джанго". Но такую замануху нельзя было проигнорировать. И таки да, вернулся не то слово. Вышли из зала под мощным адреналином в совершенно аутентичную метель и какое-то время озирались в поисках дилижанса. Ох. Если по сабжу, то. Первые два часа старательно закручивается малопонятная до поры до времени интрига, сдобренная фирменными тарантиновскими диалогами и эстетской картинкой. За последний час все накрученное стремительно раскручивается, заливается декалитрами кровищи с мозгами и внутренностями под музыку Эннио Морриконе. И фоном всю дорогу особо цЫничное глумление над американскими священными коровами. Живо представляю Тарантино, который, работая над сценарием, с высунутым языком ставит галочки в перечне нарушенных табу. Тээкс, "ниггер" через слово есть, дым от трубок чтоб прям в камеру, не забыть крупным планом выбить тетке зубы (а чо, боролись против сексизма — ну так нате), расовый вопрос решаем по старой схеме имени Марселласа Уоллеса и Зеда. Не забыть плюнуть на письмо Авраама Линкольна. И вишенку, вишенку сверху. Два года назад Минни повесила над барной стойкой вывеску «Собакам и мексиканцам вход воспрещён». Потом убрала. Знаешь, почему? Она стала пускать сюда собак. Мням. В общем, Тарантино однозначно воспрял и три часа обнажал свою антигуманную сущность с восхитительно-омерзительным хихиканьем. Не стареют душой ветераны, респектище.

У моего семейства есть любимое турецкое кафе, где славно готовят на мангале. Обычно наши набеги туда приходились на субботу, а тут заехали в воскресенье. Когда официантка принесла заказ, с удивлением обнаружили, что из нашего привычного набора одно переварено и недосолено, другое пересолено и пересушено. Подойдя в следующий раз и выслушав нас, девушка смущенно улыбнулась и сказала, что ну, сегодня же воскресенье, и у наших поваров выходной. Еще раз: У поваров. Выходной. В воскресенье. А готовят.. сотрудники. Мы постеснялись спрашивать, кто эти люди, по воскресеньям заменяющие поваров. И уж конечно не стали лезть не в свое дело и предлагать простое и гениальное решение — чтоб повара отдыхали, скажем, в понедельник, когда посетителей на порядок меньше. Хотя, подозреваю, что коварные эксклюзивные турки сами решили, когда они будут отдыхать, и их начальству пришлось согласиться. Но приличия ради оно могло бы повесить на видном месте соответствующую табличку, чтоб публика тоже решала сама, платить ли те же деньги за съедобные, но не стоящие своих денег яства или прийти в другой день.

P.S. Фото утырено у Дж.Шемякина.

Давным-давно, во времена штормовок и брезентовых рюкзаков было пределом счастья слушать у вечернего костра "Люди идут по свету" и "Изгиб гитары желтой". Как положено, с замиранием сердца, просветленными лицами и чувством небывалого единения. Сейчас не помню уже, когда мой личный маятник качнулся в обратную сторону и от одного упоминания о трех аккордах у костра начало сводить скулы. В общем это было нечто вроде детской болезни, через которую надо пройти, чтобы выработался иммунитет. Сейчас не перестаю изумляться, натыкаясь иногда на новостные кадры с современной грушинки — ежегодное дежавю финального ритуала единения все с теми же слезами счастья и задушевными интонациями, все с тем же "Изгибом гитары желтой". Крайне неловкий момент. Морщишься, как от фальшивой мелодии, и поскорее выключаешь телевизор. Шестидесятничество полвека как померло, походное детство у этих весьма взрослых людей тоже осталось где-то там, а они все доводят себя до щипания в носу все теми же аккордами.

Угу, знаю, не мое собачье дело, кто там чем себя развлекает. Эскапизм опять же, субкультура, "свои" и пр. У всех повзрослевших свои предметы ностальгии в прошлом. Но, по ощущениям, есть две большие разницы между, скажем, томлением по хипповским шестидесятым и этим навязшим "возьмемся за руки, друзья". Их разделяет в числе прочего слезовыжимательный момент. Одни сообща гальванизируют труп, чтоб растроганно поплакать друг у друга на плече. Другие не пытаются реанимировать то, чего больше нет, и радуются прошлому бескорыстно.

Ну и момент девальвации, конечно. Об этом давно написал Андре Моруа в связи с "Мадам Бовари": После слишком уж сентиментальной эпохи литература неизменно возвращается к некоторой грубости. Почему? Потому что галантность порождает иронию. Когда чувства стихийно рождаются в недрах высоких душ, чувства эти прекрасны и возвышенны. Но они очень быстро становятся смешными, как только люди заурядные начинают их приписывать себе.

Эмма Бовари из тех, кто не понял, что романтическая чувствительность обесценилась, превратилась в китч, и она нелепа в своем желании принимать этот китч всерьез и жить по его правилам. Так же нелепы сегодня эти люди с просветленными лицами. Как, кстати, и некоторые бывшие хиппари, а ныне стариканы-лысохвостики, не желающие замечать, что 68-й прошел. Дух времени все же не зря придумали, игнорировать его чревато, и конформизм тут ни при чем. 

Интересная штука сетевое общение. Вот есть, к примеру, два публициста. Один в моей ЖЖ-ленте, статьи второго читаю на разных ресурсах ФБ. Наверно, поэтому я никогда их не связывала. Оба с близкой до мелочей оценкой суровой российской действительности, которую я с ними полностью разделяю. Пишут чудо как хорошо, цитировать простынями можно (что я и делаю иногда). В общем, наши люди. И случайно выясняется, что они давние сетевые противники, если не враги. Друг к другу в гости не ходят, грызутся насмерть на нейтральных площадках. Предмет грызни — нюанс израильской жизни, не очень понятный посторонним. При том, что один — москвич, второй, судя по профилю, обретается в.. Албании. Меня переклинивает. Ну потому что этот нюанс, выходит, и есть приоритет в их общении. А может, это в порядке вещей, черт его знает. Но мне страшно интересно, как бы эти люди повели себя здесь в реале, встретившись по одну сторону баррикады — а по разные стороны они быть не могут в принципе. Наплевали бы на свое яблоко раздора или придушили бы друг друга.