Марвин Химейер
Jan. 25th, 2011 03:03 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
elena_mikhaylenkoКак-то так получилось, что тогда, в 2004, эта история прошла мимо моих ушей. То есть абсолютно. И о существовании Марвина Химейера я узнала несколько дней назад. И до сих пор роюсь в сети, ищу все, что можно найти о нем. Разное говорят.. Лурк, как всегда, стебется, и, похоже, врет. Вот только интересно, зачем. Лурк говорит, например, что закатанный в асфальт завод начал работать через несколько дней. Все остальные источники говорят, что владельцы продали землю со всей рухлядью. Потому как восстановлению все это не подлежало. А еще Лурк морщит нос и выставляет Марвина беспонтовым неудачником, который ну очень хотел сыграть в героя, но обломался. Систему не нагнул, никому ничего не доказал, только хомячков взбодрил. Они теперь пищат от радости, что вот есть у них такой рэмбо. Мы тебя никогда-никогда не забудем, Марвин, ну и т.д.
С хомячками понятно, а вот с понтами не очень. Потому что нет их там. Есть человек, которого обложили со всех сторон. Ну вот не хочет он свою землю цементному заводу продавать. Может быть, связано у него что-то с этим местом. Почему-то мне кажется, что если бы на его участок претендовала больница, продал бы без разговоров. А заводу не захотел. И это его дело. Прикол в том, что все происходило в Америке. Конституция, гарантии прав собственников, свобода, законная гордость и пр. И Марвин был американцем, который про гарантии и конституцию тоже знал. Что делают у нас с такими принципиальными, мы примерно представляем. В Штатах тоже, оказывается, запросто могут.
Но и это не главное. У меня что-то переворачивается внутри, когда я пытаюсь представить, что он чувствовал тогда в своем киллдозере. Ну вот он знал, что жить ему осталось несколько часов. И еще он точно знал, чтО он должен сделать. И что НИКТО ему уже не помешает. И все гады получат свое. Такая предельно ясная финишная прямая. Наверно, там были радость и ярость, помноженные друг на друга. Но мозги не отключались все эти два часа: методично утюжил только нужные здания, никто в городе не только не погиб, но и царапины не получил. Психом, который в истерике палит по прохожим, он не был. Боялся ли он смерти? Или она была уже желанным и простейшим выходом? Кто его знает. Не люблю пафоса, но эта история цепляет до невозможности.
Вот был такой Михаэль Кольхаас, про которого рассказал Клейст. Человек, доведенный до крайности и неспособный прогнуться перед безнаказанной властью и утереться после плевка в лицо. Не то чтобы принципиальный, а просто не может. Как не может коленки назад вывернуть. И что ему делать? Он берет дубину. Потому что все остальные способы не помогают. Он не корчит из себя героя и поэтому не смешон. Он очень ясно понимает, что назад уже не повернешь и впереди только петля. Но сначала гады получат свое, и поэтому петля не пугает. Так вот Клейст ставит вопрос: где кончается самозащита и начинается беспредел? В какой момент осуществления своей мести потерпевший сам становится преступником? Никакой суд тут не разберется. Я прислушиваюсь к себе и тоже не слышу внятного ответа. А ответа хочется. Наверно, поэтому и Марвин зацепил.
С хомячками понятно, а вот с понтами не очень. Потому что нет их там. Есть человек, которого обложили со всех сторон. Ну вот не хочет он свою землю цементному заводу продавать. Может быть, связано у него что-то с этим местом. Почему-то мне кажется, что если бы на его участок претендовала больница, продал бы без разговоров. А заводу не захотел. И это его дело. Прикол в том, что все происходило в Америке. Конституция, гарантии прав собственников, свобода, законная гордость и пр. И Марвин был американцем, который про гарантии и конституцию тоже знал. Что делают у нас с такими принципиальными, мы примерно представляем. В Штатах тоже, оказывается, запросто могут.
Но и это не главное. У меня что-то переворачивается внутри, когда я пытаюсь представить, что он чувствовал тогда в своем киллдозере. Ну вот он знал, что жить ему осталось несколько часов. И еще он точно знал, чтО он должен сделать. И что НИКТО ему уже не помешает. И все гады получат свое. Такая предельно ясная финишная прямая. Наверно, там были радость и ярость, помноженные друг на друга. Но мозги не отключались все эти два часа: методично утюжил только нужные здания, никто в городе не только не погиб, но и царапины не получил. Психом, который в истерике палит по прохожим, он не был. Боялся ли он смерти? Или она была уже желанным и простейшим выходом? Кто его знает. Не люблю пафоса, но эта история цепляет до невозможности.
Вот был такой Михаэль Кольхаас, про которого рассказал Клейст. Человек, доведенный до крайности и неспособный прогнуться перед безнаказанной властью и утереться после плевка в лицо. Не то чтобы принципиальный, а просто не может. Как не может коленки назад вывернуть. И что ему делать? Он берет дубину. Потому что все остальные способы не помогают. Он не корчит из себя героя и поэтому не смешон. Он очень ясно понимает, что назад уже не повернешь и впереди только петля. Но сначала гады получат свое, и поэтому петля не пугает. Так вот Клейст ставит вопрос: где кончается самозащита и начинается беспредел? В какой момент осуществления своей мести потерпевший сам становится преступником? Никакой суд тут не разберется. Я прислушиваюсь к себе и тоже не слышу внятного ответа. А ответа хочется. Наверно, поэтому и Марвин зацепил.
